Двадцать лет спустя.
В порту Палермо, скромный, тихий и застенчивый, притулившийся сбоку, чтобы обшарпанностью своей не смущать круизные лайнеры, стоит милый нашему сердцу кораблик с нелепым именем Splendid - уютная старая калоша, наш первый пароход, точка отсчета. Ах, каким шикарным и блестящим казался он нам в 2004 году… На Сплендиде было восемь палуб, варьете, два бара, ресторан, бассейн и магазин. Вся эта красота бродила туда-сюда по Средиземному морю - из Генуи на Сардинию, на Сицилию, в Барселону и Тунис. У нас был самый молодой на флоте компании капитан; был музыкант Марчелло, который красиво пел “Guarda che Luna…” и страстно размахивал кистями над синтезатором - играть Марчелло не умел, даже нот не знал, за него старалась машина, - он был южанин, сард, и, если не считать маленького кусочка кожи на лбу, на носу и под глазами, вся остальная поверхность Марчелло была покрыта мохнатой черной шерстью, и на пляже его боялись даже итальянцы; была певица Антонелла со сладким голосом и невероятной грудью - когда Антонелла бежала за автобусом, то часть экипажа всегда бежала следом - посмотреть, как Антонелла бежит за автобусом; была Алина, директор круиза, “прекрасная полячка”, девушка поразительнейшей славянской красоты; был судовой доктор, по основной специальности - ортопед, однажды на судне он принимал роды (правда, не при нас), и ему ассистировал капитан, и доктор чуть сам не умер, но все выжили, и ребенка назвали именем капитана, и доктор рассказывал эту историю по десять раз каждому новому члену экипажа. А потом его сменил другой доктор, врач военно-морского флота, майор, по специальности гинеколог, остро презиравший всех этих гражданских пижонов и слизняков, к гинекологии доктор был равнодушен, он любил, хоть не умел, петь, и по вечерам он оттеснял Антонеллу от микрофона и пел печальные итальянские песни о несчастной любви. Был повар Франкофорте - такого роста и веса, что мог бы кулаком расплющить Жигули, ему даже заказывали специальные ножницы, в обычные у него не пролезали пальцы; Франкофорте не разрешал нам с Димой есть обычную еду: “Ребята, - говорил он, - вы такие худые, это плохо для здоровья. Я вам тут приготовил кусочек козленка…” Был диджей, юный и мятый, будто кто-то засунул его себе в рот, пожевал, послюнявил, вздохнул, подумал, да и выплюнул его назад - каждую ночь диджей покидал свой боевой пост и искал счастья в маленьком темном чулане под танцполом. Вся команда была итальянская, гомон и гвалт на судне стоял такой, что уши закладывало, но всё это каким-то непостижимым образом работало, не тонуло, не ломалось и даже не опаздывало.
Два месяца я работала там с партнером, а потом приехал Дима. Перед его приездом ко мне подошел старший инженер и очень строго спросил, есть ли у меня Димина фотография на паспорт или любая другая. Фотография нашлась. На следующий день Димина физиономия красовалась на расклеенных повсюду листовках: “Разыскивается опасный преступник Дмитрий Номоконов”. На капитанском мостике появилась надпись: “Мужей на борт не пускать!”. Из распахнутой двери лазарета, который был как раз рядом с моей каютой, по коридору неслись жуткие вопли, и проходящие мимо члены экипажа заглядывали туда в страхе и ужасе. И я заглянула: на диване, закатив глаза, лежал капитан и отчаянно стонал. Врач обмахивал его платком. “О, я умираю, - кричал капитан, - к ней приехал муж, и больше никогда-никогда она не пойдет со мной танцевать! Зачем жить, дотторе, зачем теперь жить?!”
Зал на судне был не театральным, а варьете - большая сцена и столики с лампочками. На первом ряду всегда стояли таблички “Riservato Comando” - зарезервировано для командного состава. Занавес открывался - и перед нами белые кителя. Романтика…Офицерам, я думаю, наше шоу уже мерещилось в ночных кошмарах, но выхода у них не было: если товарищ капитан желает искусства, то и все должны следовать его примеру.
По воскресеньям, когда старые пассажиры сходили в Генуе, а новые появлялись только к вечеру, у нас были музыкальные салоны. Дима играл на пианино, Антонелла пела, офицеры слушали и пили граппу. Капитан вздыхал, и однажды, когда Диме особенно сильно хлопали, он повернулся ко мне и сказал: “А знаешь, Лиза, как в один ужасный шторм я припарковал корабль?! Никто не верил, что это вообще возможно, но тут вышел я…” А вообще, сколько пили на Сплендиде, это же уму непостижимо… Не пили только в те три дня, когда на борту гостила жена капитана. Очередное воскресенье, Дима закончил играть, капитан радостно потер руки и спросил окружающих: “Ну что, по грапетте?” Незаметная пауза, заминка, облако, легкий ветер - жена капитана только слегка приподняла ресницы. “То есть, я хотел сказать, по кофейку, ребята?” И все тут закивали, облегченно завздыхали, по кофейку, команданте, как же не по кофейку, как всегда ж, по традиции…
Наши сегодняшние корабли со Сплендидом даже сравнивать смешно. Но вспоминается всегда именно он - самый веселый, дурацкий, трогательный и милый.
